Иногда я задаюсь вопросом: какая я?
И тут же начинаются глубокие рассуждения о том, как бы я поступила в такой-то ситуации, как бы повела себя, и какие черты характера из этого следуют. Но через несколько минут таких размышлений я тут же одергиваю себя: не смей!
Не смей думать о себе дальше. Не смей понимать, какая же ты на самом деле.
Знать свой характер, конечно же, нужно. Но я знаю всего лишь то, что не хочу ничего конкретного в себе знать. И это знание перечеркивает все разумные доводы по изучению себя.
Я не хочу себя знать. Это происходит не потому, что на подсознательном уровне я понимаю, что во мне таится какая-то страшная тайна, и не потому, что во мне скрываются такие уж плохие черты. Это происходит потому, что если я исследую свой характер, мне станет неинтересно.
Когда меня спрашивают о наличии любимого блюда или какой у меня любимый цвет, я не могу ответить, потому что для этого нужно провести исследование этой стороны меня. После него выясняется, что любимого блюда у меня вообще нет, есть только немного понравившиеся, а количество цветов, которые мне нравятся, ну никак уж нельзя назвать одним единственный цветом.
И так во всем. У меня нет любимой книги и любимого мультика, нет любимой кружки и любимой одежды, нет любимого блюда и любимого цвета, и чем дальше я буду перечислять, тем окажется больше отсутствия любимых вещей в моей жизни и выяснится, что их почти и нет. А это все из-за того, что мне либо нравится слишком много, либо не нравится ничего. И от этих симпатий зависит моя повседневная жизнь.
Из всего этого следует, что мне нравится неопределенность. Я бы так не сказала, но опять же: я не полезу доставать правду из темного подземелья моей души. Неопределенность нравится мне не во всем; в моей жизни, например, она мне не нравится. Но тут уж я сама становлюсь заложницей обстоятельств. Я люблю заблуждаться в людях и иногда в себе, потому что эта самая неопределенность способствует этому. И всегда она показывает мне людей в розовом цвете. Так уж вышло, что людей я предпочитаю видеть милыми белыми зайчиками, за что чаще всего и плачу потерянными нервными клетками.
Но я не хочу, чтобы эта неопределенность исчезла из меня, потому что жить станет совершенно неинтересно.